Неточные совпадения
Прежде нежели начать доказывать, надобно еще заставить себя выслушать, а как это
сделать, когда жалобщик самого себя не
умеет достаточно убедить, что его не следует истреблять?
Сергей Иванович говорил, что он любит и знает народ и часто беседовал с мужиками, что̀ он
умел делать хорошо, не притворяясь и не ломаясь, и из каждой такой беседы выводил общие данные в пользу народа и в доказательство, что знал этот народ.
Вронский с удивлением приподнял голову и посмотрел, как он
умел смотреть, не в глаза, а на лоб Англичанина, удивляясь смелости его вопроса. Но поняв, что Англичанин,
делая этот вопрос, смотрел на него не как на хозяина, но как на жокея, ответил ему...
Она теперь с радостью мечтала о приезде Долли с детьми, в особенности потому, что она для детей будет заказывать любимое каждым пирожное, а Долли оценит всё ее новое устройство. Она сама не знала, зачем и для чего, но домашнее хозяйство неудержимо влекло ее к себе. Она, инстинктивно чувствуя приближение весны и зная, что будут и ненастные дни, вила, как
умела, свое гнездо и торопилась в одно время и вить его и учиться, как это
делать.
Но этак нельзя было жить, и потому Константин пытался
делать то, что он всю жизнь пытался и не
умел делать, и то, что, по его наблюдению, многие так хорошо
умели делать и без чего нельзя жить: он пытался говорить не то, что думал, и постоянно чувствовал, что это выходило фальшиво, что брат его ловит на этом и раздражается этим.
Если бы Левин был теперь один с братом Николаем, он бы с ужасом смотрел на него и еще с большим ужасом ждал, и больше ничего бы не
умел сделать.
— Я Анну хочу перевести вниз, но надо гардины перевесить. Никто не
сумеет сделать, надо самой, — отвечала Долли, обращаясь к нему.
— Помилуй! да этак ты гораздо интереснее! Ты просто не
умеешь пользоваться своим выгодным положением… да солдатская шинель в глазах всякой чувствительной барышни тебя
делает героем и страдальцем.
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно в доверенность и рассказал с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно было дать понять простому мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь, искусство и художества; сколько нужно было бороться с невежеством русского мужика, чтобы одеть его в немецкие штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не мог заставить надеть корсет, тогда как в Германии, где он стоял с полком в 14-м году, дочь мельника
умела играть даже на фортепиано, говорила по-французски и
делала книксен.
— Прошу прощенья! я, кажется, вас побеспокоил. Пожалуйте, садитесь сюда! Прошу! — Здесь он усадил его в кресла с некоторою даже ловкостию, как такой медведь, который уже побывал в руках,
умеет и перевертываться, и
делать разные штуки на вопросы: «А покажи, Миша, как бабы парятся» или: «А как, Миша, малые ребята горох крадут?»
Впрочем, если слово из улицы попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели, и прежде всего читатели высшего общества: от них первых не услышишь ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве, что и не захочешь, и наделят даже с сохранением всех возможных произношений: по-французски в нос и картавя, по-английски произнесут, как следует птице, и даже физиономию
сделают птичью, и даже посмеются над тем, кто не
сумеет сделать птичьей физиономии; а вот только русским ничем не наделят, разве из патриотизма выстроят для себя на даче избу в русском вкусе.
Кабанова. Хитрость-то не великая. Кабы любила, так бы выучилась. Коли порядком не
умеешь, ты хоть бы пример-то этот
сделала; все-таки пристойнее; а то, видно, на словах только. Ну, я Богу молиться пойду; не мешайте мне.
«Негодный!» он кричит однажды: «с этих пор
Ты будешь у меня обтёсывать тычину,
А я, с моим уменьем и трудом,
Притом с досужестью моею,
Знай, без тебя пробавиться
умеюИ
сделаю простым ножом, —
Чего другой не срубит топором».
Лариса. Поздно. Я вас просила взять меня поскорей из цыганского табора, вы не
умели этого
сделать; видно, мне жить и умереть в цыганском таборе.
Он вовсе не хотел «рассказывать себя», он даже подумал, что и при желании, пожалуй, не
сумел бы
сделать это так, чтоб женщина поняла все то, что было неясно ему. И, прикрывая свое волнение иронической улыбкой, спросил...
— Кедра на Урале — сколько хочешь, графита — тоже, а карандашей
делать не
умеем.
«Красива,
умела одеться, избалована вниманием мужчин. Книжной мудростью не очень утруждала себя. Рациональна. Правильно оценила отца и хорошо выбрала друга, — Варавка был наиболее интересный человек в городе. И — легко “
делал деньги”»…
— Нельзя
делать историю только потому, что ничего иного не
умеешь делать.
«Она не
умела распускать павлиний хвост слов, как это
делал Митрофанов».
В должности «одной прислуги» она работала безукоризненно: вкусно готовила, держала квартиру в чистоте и порядке и сама держалась
умело, не мозоля глаз хозяина. Вообще она не давала повода заменить ее другой женщиной, а Самгин хотел бы
сделать это — он чувствовал в жилище своем присутствие чужого человека, — очень чужого, неглупого и способного самостоятельно оценивать факты, слова.
Он вызывал впечатление крепкого, надежного человека, который привык и
умеет делать все так же осторожно и уверенно, как он ест.
— Я не виноват в том, что природа создает девиц, которые ничего не
умеют делать, даже грибы мариновать…
Лидия пожала его руку молча. Было неприятно видеть, что глаза Варвары провожают его с явной радостью. Он ушел, оскорбленный равнодушием Лидии, подозревая в нем что-то искусственное и демонстративное. Ему уже казалось, что он ждал: Париж
сделает Лидию более простой, нормальной, и, если даже несколько развратит ее, — это пошло бы только в пользу ей. Но, видимо, ничего подобного не случилось и она смотрит на него все теми же глазами ночной птицы, которая не
умеет жить днем.
Которые не могут жить сами собой, те умирают, как лишний сучок на дерево; которые
умеют питаться солнцем — живут и
делают всегда хорошо, как надобно
делать все.
«Буржуазия Франции оправдала кровь и ужасы революции, показав, что она
умеет жить легко и умно,
сделав свой прекрасный, древний город действительно Афинами мира…»
Бальзаминов. Давай! А вы, маменька, говорили, что я
сделать ничего не
умею! А ты говорила, что я дурак!
Он поскачет сломя голову в Обломовку, наскоро
сделает все нужные распоряжения, многое забудет, не
сумеет, все кое-как, и поскачет обратно, и вдруг узнает, что не надо было скакать — что есть дом, сад и павильон с видом, что есть где жить и без его Обломовки…
— Можно, Иван Матвеевич: вот вам живое доказательство — я! Кто же я? Что я такое? Подите спросите у Захара, и он скажет вам: «Барин!» Да, я барин и
делать ничего не
умею!
Делайте вы, если знаете, и помогите, если можете, а за труд возьмите себе, что хотите, — на то и наука!
Он не мог понять, откуда у ней является эта сила, этот такт — знать и
уметь, как и что
делать, какое бы событие ни явилось.
— Да выпей, Андрей, право, выпей: славная водка! Ольга Сергевна тебе этакой не
сделает! — говорил он нетвердо. — Она споет Casta diva, а водки
сделать не
умеет так! И пирога такого с цыплятами и грибами не
сделает! Так пекли только, бывало, в Обломовке да вот здесь! И что еще хорошо, так это то, что не повар: тот Бог знает какими руками заправляет пирог, а Агафья Матвевна — сама опрятность!
— Не говори, не говори!.. — перебила она. — Да, ты возьмешь меня: вдвоем мы
сделаем все. Один ты не
сумеешь, не захочешь!
— Видишь, ведь ты какой уродился! — возразил Тарантьев. — Ничего не
умеешь сам
сделать. Все я да я! Ну, куда ты годишься? Не человек: просто солома!
— Ну, хорошо, как встану, напишу… Ты ступай к себе, а я подумаю. Ничего ты не
умеешь сделать, — добавил он, — мне и об этой дряни надо самому хлопотать.
Не
умею тоже вам рассказать в точности, что над ним надо было учинить, но знаю, что нужно было «вручить должнику с распискою» какую-то бумагу, и вот этого-то никто — никакие лица никакого уряда — не могли
сделать. К кому старушка ни обратится, все ей в одном роде советуют...
— Вы не
умеете рисовать, — сказал он, — вам года три надо учиться с бюстов да анатомии… А голова Гектора, глаза… Да вы ли
делали?
— Полноте, полноте лукавить! — перебил Кирилов, — не
умеете делать рук, а поучиться — терпенья нет! Ведь если вытянуть эту руку, она будет короче другой; уродец, в сущности, ваша красавица! Вы все шутите, а ни жизнью, ни искусством шутить нельзя! То и другое строго: оттого немного на свете и людей и художников…
— С другой бы, может быть, так и надо
сделать, а не с ней, — продолжала Татьяна Марковна. — Тебе, сударь, надо было тихонько сказать мне, а я бы
сумела, лучше тебя, допытаться у нее, любит она или нет? А ты сам вздумал…
«Нет и у меня дела, не
умею я его
делать, как
делают художники, погружаясь в задачу, умирая для нее! — в отчаянии решил он. — А какие сокровища перед глазами: то картинки жанра, Теньер, Остад — для кисти, то быт и нравы — для пера: все эти Опенкины и… вон, вон…»
— Нет… — Она задумчиво покачала головой. — Я многого не понимаю и оттого не знаю, как мне иногда надо поступить. Вон Верочка знает, и если не
делает, так не хочет, а я не
умею…
— Я не проповедую коммунизма, кузина, будьте покойны. Я только отвечаю на ваш вопрос: «что
делать», и хочу доказать, что никто не имеет права не знать жизни. Жизнь сама тронет, коснется, пробудит от этого блаженного успения — и иногда очень грубо. Научить «что
делать» — я тоже не могу, не
умею. Другие научат. Мне хотелось бы разбудить вас: вы спите, а не живете. Что из этого выйдет, я не знаю — но не могу оставаться и равнодушным к вашему сну.
— Ну, не пустой ли малый! — восклицал учитель. — Не
умеет сделать задачи указанным, следовательно, облегченным путем, а без правил наобум говорит. Глупее нас с тобой выдумывали правила!
«Ничего больше не надо для счастья, — думал он, —
умей только остановиться вовремя, не заглядывать вдаль. Так бы
сделал другой на моем месте. Здесь все есть для тихого счастья — но… это не мое счастье!» Он вздохнул. «Глаза привыкнут… воображение устанет, — и впечатление износится… иллюзия лопнет, как мыльный пузырь, едва разбудив нервы!..»
Татьяна Марковна не знала ей цены и сначала взяла ее в комнаты, потом, по просьбе Верочки, отдала ей в горничные. В этом звании Марине мало было дела, и она продолжала
делать все и за всех в доме. Верочка как-то полюбила ее, и она полюбила Верочку и
умела угадывать по глазам, что ей нужно, что нравилось, что нет.
Главное, он
сумел сделать так, что я ничего не стыдился; иногда он вдруг останавливал меня на какой-нибудь подробности; часто останавливал и нервно повторял: «Не забывай мелочей, главное — не забывай мелочей, чем мельче черта, тем иногда она важнее».
Впрочем, уж конечно, он
сумел это
сделать, — прибавил Васин.
— Не то что обошел бы, а наверно бы все им оставил, а обошел бы только одного меня, если бы
сумел дело
сделать и как следует завещание написать; но теперь за меня закон — и кончено. Делиться я не могу и не хочу, Татьяна Павловна, и делу конец.
Одни так и смотреть-то не
умеют, щурят глаз, а ничего не видят; другие страшатся и кричат, а староста Савин Макаров глаза обеими руками закрыл да и кричит: «Что хошь со мной
делайте — нейду!» Пустого смеху тут много вышло.
На всех этих рулетках и сборищах я решительно не
умел приобрести себе никакой осанки: то сижу и упрекаю себя за излишнюю мягкость и вежливость, то вдруг встану и
сделаю какую-нибудь грубость.
Кто, кто, скажите, заставляет вас
делать такие признания мне вслух? — вскрикнул я, как опьянелый, — ну что бы вам стоило встать и в отборнейших выражениях, самым тонким образом доказать мне, как дважды два, что хоть оно и было, но все-таки ничего не было, — понимаете, как обыкновенно
умеют у вас в высшем свете обращаться с правдой?
Ну что, если б он закричал на весь двор, завыл, сей уездный Урия, — ну что бы тогда было со мной, с таким малорослым Давидом, и что бы я
сумел тогда
сделать?